Мосты

Притча о Ни Че

Каждый год, когда весна уже растратив силы, готовилась переплыть реку, а лето только вслушивалось в ритм, пытаясь повторить танец чужого трудолюбия, дацанский монах Ни Че выбирал самое щедрое утро. Он ждал его, как ждут любимую, узнавая по звуку шагов, по запаху, рождающему в теле тугие сильные толчки сердца, устремляющиеся к области гортани и закрывающие бессмысленные попытки слов объяснить все вокруг и внутри.

Именно в такое утро Ни Че, выпивая натощак простой воды, облачался в свежие, слепящие глаз одежды, подпоясывался широким поясом и пускался в самый желанный путь. А путь его пролегал через множество холмов, названия которых он не знал, да и знания эти помешали бы рождению той песни, которая появлялась в нем сама собой, из ниоткуда.

Песня не имела слов. Это была музыка, мелодия, которая всегда приходит до возникновения мыслей, всяческих образов и речи. Песня, освобождающая тело, и дающая такую удивительную силу, когда человек чувствует себя  всемогущим, словно вобрал в себя весь мир и готов отдать миру в десятки раз больше тепла, света, фонтанирующей золотой энергии.

В таком состоянии, не теряя тонкую нить ведущего его мотива, Ни Че добирался до долины Перестаравшихся Паучков, и зрительно выбрав самое яркое по цветению место, раскидывал на поляне кусок плотной материи. Присев рядом на корточки, монах закрывал глаза и несколько раз шумно вдыхал воздух, а затем, сохраняя временную слепоту, поворачивался вокруг себя, словно следуя за кем-то невидимым.

Через пару минут Ни Че опускался на колени и проворно начинал собирать крупные и мелкие соцветия, которыми так щедро одаривала здешнюю землю природа. Его пальцы не сминали лепестков, но точным движением обрывали у самого цветоложа.

Вся сосредоточенность сбора цветов сопровождалась четким ритмом шепота, но на этот раз это была вовсе не песня. Вряд ли кто-то бы понял неразборчивый бессвязный говорок Ни Че, однако ж отдельные фразы и слова, произносимые в каком-то радостном порыве удачливого охотника, можно было бы истолковать по разному: то это было «мужество», то «бессонница», то «память».

К полудню ткань становилась похожа на небольшую разноцветную, трепещущую на ветру гору, сам же Ни Че потирая руки от удовольствия и поясницу от усталости, поспешно закинув углы материи в центр холмика, приминал все это многоцветье, и завязав тугой узел, не мешкая отправлялся в обратный путь.

Утомленный работой он уже не пел, да и по опыту знал, что путь домой такой короткий, что пчела не успеет собрать нектар с одного цветка.

Однако проходя через висячий канатный мост, Ни Чу потерял равновесие и выронил свой драгоценный узел в широкий, но не бурный течением поток, протекавший под мостом.

— Тупое яйцо… , — в сердцах выругался Ни Че.

Но, осекшись, присел и глядя на великолепие плывущих красных, желтых, бирюзовых, лиловых, желтых, оранжевых, алых и совершенно золотых цветов в чистой воде, прослезился. И, растирая по пыльному лицу неведомые иероглифы дорог, он сидел так и плакал бы очень долго.

Весь его труд, а главное подготовка к одному-единственному утру пошли на смарку. Но в то момент мимо шел старый рыбак, часто ловивший рыбу в этих местах. Глянув на Ни Че и на прекрасный душистый шлейф из тысячи оттенков на серебристой глади, старичок похлопал по плечу монаха и показав на пустое ведерко для рыбы, улыбнулся.

— Смотреть на уходящий день тоже радость. Ну-ка, если бы он не кончался… Но если ты провожаешь кого-то в конце, то в начале тебя всегда будет встречать кто-то.

(продолжение следует)